- 9 просмотров
Кажется, что зима и наблюдения в природе – дело пустое, ну кого там можно увидеть?
Пять утра, на улице темно, тихо и холодно. А надо вставать и выходить на маршрут. Весь день ходить по лесу, морозить уши, руки, ноги. Уши – это когда надо услышать что-то очень тихо пищащее в заснеженной елке. Вот ведь какая птаха! Она меня видит, тихо подает сигнал собратьям и вся группа (а их надо всех пересчитать!) скрывается от «греха подальше», то есть от меня. Руки мерзнут, когда надо все записать в промокшую насквозь книжицу (в варежках ничего записать не удастся). Ноги мерзнут уже через пару часов «прогулки» по заснеженному лесу. Больше приходится стоять и прислушиваться, а не идти. Подводят еще и «добавочные глаза» - бинокль, который норовит то запотеть, то замерзнуть, то показать нечто расплывчатое, но только не птичку (она уже улетела).
Рассвет. Ну вот, собрались, оделись, встали на лыжи. Хорошо, если есть лыжня – не надо думать, куда направить лыжи, куда повернуть, как перелезть через валежину размером с кремлевскую елку. Ну, сегодня побалуем себя, пойдем по лыжне, пока ее не засыпало снегом. Погода с утра – отличная, все по прогнозу: и морозец, и ветра нет.
Не успеешь отойти от кордона – уже пара птиц летит. Ага, клесты. В полете самцов и самок не различишь, только успевай отмерить расстояние до птичек. Ну, примерно, метров 50. Не успеешь записать – еще пара, потом еще… да их тут налетело немерено. Та-а-а –к. Раз, два….15, вот еще штук десять… вот и стою, считаю. А те все сели и копошатся на вершине елки, другие отлетели в сторону… вот и успей их сосчитать! Надо записать: кто, сколько сидят, сколько летят и на каком расстоянии от тебя. Это методика такая. Я вспоминаю, как первый раз этой методикой учитывали птиц на так называемых Рождественских учетах. Ох и трудно показалось! А потом, ничего, привыкли. Под началом у меня тогда была группа детей. Их надо было обучить методике. Слава Богу, птиц-то они знали сами! Потом с ними пришлось везде ходить, а через неделю эта группа детей 10—12 лет ходила самостоятельно, а после учета мы пили травяной чай с медом, отогревались. А мальчишки наперебой рассказывали, кто, что увидел и успел записать. Они делились на пары: один смотрит и диктует, второй – пишет. У одной пары была диковина по тем временам – диктофон, но, как оказалось, надиктовать нужное – тоже надо учиться. Получалось по качеству гораздо хуже, чем запись рукой. То характер биотопа забудешь, то чем птички занимаются, то куда улетели…
Слышен стукоток. Далеко, птицу не видно. Знаю, что дятел, а какой? Их 2-3 вида здесь водится, самцы и самки хорошо различаются. По стуку не определить, надо подождать, может, подлетит. Нет, все стихло.
Гортанный крик ворона прямо над головой: здоровенная птица летит по своим делам, увидела человека и на весь лес разнесла новость: «Тут идет двуногий!». Ладно, идем дальше, этот ворон еще не раз вернется посмотреть: а куда это двуногое идет? И весь день будет тебя «контролировать». Такая уж натура у него любопытная. Потом подходим к березкам. Наверное, там опять гаички–пухляки водят свой хоровод. Птичка эта живая, бойкая, говорливая. Всегда держится в стайке. Она в лесу вместо наших больших синиц, ее лесной «заместитель». Вот сейчас я их посчитаю. Оказалось, что пухляков не 5 и не 7, а 10. К первой стайке подошла вторая. Двигаются они неспешно, аккуратно обследуют все веточки, кору. Что-то склевывают и постоянно «переговариваются»: «Кее-е-е, кее-е-е», по этой скрипучей трельке можно и не глядя птичек посчитать: каждая разговаривает со своей ветки, каждая подает голос, чтобы не отстать и не потеряться.
Вот на пути завал из упавших деревьев. Пока перелазишь, пока обходишь, на птиц времени нет смотреть. Тут работают только уши. Опять дятел стучит. Но не только стучит, а и голос подает. Еще глухое время зимы, пара птиц хоть и держится вместе, но не рядом. Барабанной дроби еще не слышно, но перекличка у птиц – обычное дело. По крикам ясно: где-то в этом месте будет у них по весне и дупло, и детки. А, забыла сказать, – это был большой пестрый дятел.
Вот так, потихоньку, заполняется уже третья страничка дневника. День, обещавший быть ясным и погожим, на что-то обиделся: ветерок усиливается, качает деревья, в лесу слышен шум. Летом шум от листвы, а зимой – ветер играет на заснеженных ветках. И это тоже шум, похожий на гул. Уже и гаичек не слышно. И солнышко куда-то скрылось. Лыжню переметает снегом. Придется поворачивать назад. На обратном пути повстречались два рябчика. Один – выпорхнул из-под снега, второй был уже далековато, только хлопки крыльев выдали его присутствие. Все птицы куда-то скрылись.
А когда подошла к избушке, началась снежная круговерть – метель. В избушке ждет остывшая печка. Ничего, через полчаса нагреет печка воздух, и будет тепло и уютно. Смотрю в дневник. Что за каракули! Ничего не понять. Надо уже не карандашом, а ручкой дело поправить. Это уже потом, перед компьютером, все эти закорючки превратятся в слова, цифры, факты. Уже потом сложная формула покажет, сколько, где и когда встретилось птичек, из этих расстояний до птицы вырастет учетная полоса регистрации, а из факта встречи птички на лету или сидящей на дереве – получится цифра значения относительной численности. А из года в год эти учеты, вроде бы рутинная работа, покажут, что происходит с тем или иным видом птиц. Это как перепись населения, только для птиц и ежегодно.
А завтра, если завывание в трубе утихнет, лыжи снова поведут в лес, чтобы встретить там – ну, хотя бы огромного глухаря, или филина, или ястребиную сову. Вот это и манит: увидеть, услышать новое, заметить необычное, подивиться жизнелюбию этих малых птах. Услышать первую песню пухляка – это признак, что зиме конец, истошный крик черного дятла-желны, его же мощную барабанную дробь – это тоже конец зиме. А там и новая жизнь - круговорот в природе.
Лоскутова Надежда, научный сотрудник заповедника «Басеги»